Третья загадка.
Итак, в завершение, третий необъяснимый случай. Будет, наверное, и четвертый. Но, пока не решил, стоит ли его описывать. Ситуация была экстремальной и все можно списать на временное помрачение рассудка.
Собственно, ничего в третьем случае мистического и необъяснимого нет. Тогда я, наверное, впервые столкнулся с вещими снами.
До этого, случалось, что я во сне находил решение трудной задачи, или вспоминал во сне, где утерял ту или иную вещь. Но, обо всем по-порядку.
Случай произошел в том же походе, что и приключение в Алибекской хижине. Нам оставался один перевал, и мы уходили на юг, в Сухуми.
При защите маршрута, именно вокруг этого перевала и разгорелись основные страсти. Руководитель сборов категорически настаивал на его замене, даже взамен предлагал пройти перевал более высокой категории.
Ничего особенного в том перевале не было. Просто, для городских туристов это было его второе прохождение. А тут еще, мой закадычный друг Саша, понарассказывал о нем множество ужасов, чем и подлил масла в огонь. Годом раньше, он проходил этот перевал целых пять дней. В дневнике одного из его участников сохранилась запись: « Третий день непогоды. Бензин кончился. Читал от нечего делать записки Амундсена. Сразу стало теплее, поскольку Амундсену было хуже.»
Лет за пять до этого, пробежав Большой Кизгычский траверс, когда неделю не опускаешься ниже отметки 2800 м и все время находишься в зоне снегов и льда, на спуске с Южно-Каракайского первала мы с Сашей увидели логичное продолжение бега по Главному Кавказскому хребту. Это и был перевал Западный Аксаут, о котором и пойдет речь.
Лето стояло сухое, снега в горах было мало, и руководитель сборов считал, что сложность перевала возрастет минимум на полкатегории. И вообще, нелогично оставлять самый сложный перевал маршрута, так сказать, на закуску. Но я настоял.
Убедил руководителя сборов тем, что в качестве запасного варианта, записал в маршрутку обход ледника на спуске через еще один перевал под названием Карач-Чхалта. Именно таким путем спускался мой друг годом раньше.
В нашу группу добавили еще одного участника. Это был бывший куратор моей студенческой группы, декан и, на тот момент мой коллега по кафедре. Виктору Николаевичу в тот год стукнуло 53, поход в его группе у него не выдался, и он решил махнуть с нами в Сухуми.
Поход начался весело. Когда идешь в гору по тропе, да еще и с груженым рюкзаком, то, в основном, смотришь себе под ноги.
Трое или четверо наших прошли участок тропы, над которым возвышался излом ледника, когда позади раздался женский визг.
Зрелище было не для слабонервных. Из торчавшей ледяной глыбы, словно высунувшись из нее по пояс, незрячими глазами на нас глядел мертвец.
Пришлось посылать гонцов в лагерь, чтобы сообщить о находке.
Года через три, споткнувшись на спуске с перевала Долла-Кора, в Сванетии, я с размаху въеду головой в оскаленное лицо датчанина, упакованного в спальный мешок, и погибшего накануне ночью на перевале Кашкаташ.
Я до сих пор помню ту ночь. Странную ночь. Луны не было, но ночь была похожа на сумерки. Что-то тревожное происходило в окружающем пространстве. Мы сначала улеглись спать, но всем не спалось. Мы вылезли из палаток, принялись кипятить чай и, от нечего делать, глазели на располагавшийся прямо перед нами спуск с Кашкаташа. Судя по огонькам, с перевала ночью спускалась группа. Видимо, решив не рисковать, они намеревались ночью пересечь желоб, по которому, начиная с шести утра, сыпались ледовые глыбы. Насколько помню, это ключевой участок спуска. Но, на наших глазах, страшный обвал случился именно ночью. Тогда, когда первая пара огоньков находилась в устье злосчастного желоба.
Еще через два года, разыскивая в горной породе красные и зеленые гранаты, те, из которых делают женские украшения, под перевалом Сатхаро, мы с братом наткнулись на лежащих во льду немцев. Два «эдельвейса», в полной экипировке, лежали за ледяным стеклом словно живые. Скорее всего, они лежат там до сих пор. То лето было жарким, и там, где обычно лежит снег, был голый лед. Когда-то, на Эльбрусе было такое место. Туда даже водили экскурсии. Но, в 60-х годах , его взорвали.
Дабы не нарушать покой мертвых.
Понятно, что на Западный Аксаут мы поднялись поздно.
Как нас и предупреждали, на юге ледник был весь разорван. Сколько мы не пытались разглядеть проход в хитросплетении трещин, но, кроме варианта высылать разведку на боковой хребет, окаймлявший ледник Карач с востока, ничего ум ног не придумали. Да и спуски с хребта выглядели проблематично.
Ночевать на перевале не хотелось, и мы решили рискнуть начать спуск по запасному варианту.
Виктор Николаевич, ходивший этим маршрутом год назад, ничего толком объяснить, о расположении следующего перевала, не мог.
Пришлось идти наобум, тем более, что солнце уже скрывалось за горами.
Дальнейший спуск, в описании Виктора Николаевича, выглядел просто: до коша на границе леса, а, далее — прямо вниз по тропе. В крайнем случае, пастухи в коше подскажут.
В тот день мы не дошли до коша. Пришлось ночевать на довольно крутом склоне. Слава богу, хоть на траве, а не мостить площадки под палатки на камнях.
Склон был настолько крут, что пришлось вбивать скальные крючья и к ним пристегивать рюкзаки. Единственный «Фома неверующий» забрал рюкзак в палатку и потом долго искал его утром. Рюкзак нашелся, в ручье, метрах в 600-х ниже по склону.
Всю ночь мы спали, держась за внутренние карманы палаток, чтобы не выскользнуть наружу. Зато, под голову ничего не надо было подкладывать.
На следующий день, к обеду, мы, неторопясь спустились к кошу.
Кош оказался брошен, как минимум, с прошлой осени. Единственное, что указывало на недавнее присутствие человека, это полуразложившаяся голова черного козла, жутко щерившаяся из дальнего угла.
От коша, прямо вниз, действительно уходила тропа. Виктор Николаевич уверенно ткнул в нее пальцем, и мы побежали вниз. Побежали — это не преувеличение. По его воспоминаниям спуск занимал до 2-х часов. При таком раскладе, мы успевали на вечернюю машину, и уже ночью, могли быть в Сухуми.
Мы спускались уже минут тридцать, когда Митрофан (да, тот самый, из «Первой любви») вдруг засеменил ногами и бросился обнимать ближайшую сосну. Двое, следовавших за ним, постарались, чтобы эти объятия были более крепкими.
Сосна, в которую так влюбился Митрофан, стояла на самом краю обрыва. Прямо из-под ног, метров на 40 вниз, уходили отвесные скалы. И, насколько хватало зрения, этот обрыв тянулся вдоль всего склона. Признаков продолжения тропы не было нигде.
Пришлось заново наверстывать потерянные 400 метров по вертикали.
Возле коша все набросились на Виктора Николаевича. Он лишь вяло отбивался. Похоже, что с визуальной памятью у него было слабовато.
Пришлось отправлять разведку вправо и влево от коша на поиски тропы, а, заодно, и воды.
Пить хотелось смертельно.
Разведка справа вернулась быстро. Да, есть тропа, уходит, в целом, вниз. Утоптана… просто ужас. Вбита в глинистый склон сантиметров на десять.
Разведка слева явилась с водой, но загадала очередную загадку. Пришедший Митрофан многозначительно хмыкнул и сказал: «Лучше сходи сам посмотри».
Идти пришлось недалеко. Метрах в ста от коша открылась следующая картина. На берегу ручья, который двумя рукавами 
падал вниз по неширокой ложбине, посреди высоких зарослей конского щавеля, ядовитого борщевика и чемерицы Лабеля находилась идеальной формы прямоугольная площадка размерами 2,5 на 2 метра. В угол этой площадки упирался конец бревна пихты, на котором стоял Митрофан.
Митрофан жевал спичку и, словно диктуя милицейский протокол, вещал:
— След от палатки. Судя по размерам — четырехместная. Трава примята недавно. От силы трое суток. Костры не жгли. Примусов, вне палатки, не разводили. Обрати внимание — никаких следов вне палатки нет. Они не ели, на «шхельду» не ходили («шхельда» — горный сленг, означает туалет). Как ушли — не известно.
Нетронутые заросли травы, окружавшие сей артефакт, не позволяли усомниться в словах Митрофана. Складывалось впечатление, что вертолетом была поставлена палатка, и, таким же макаром извлечена из зарослей травы.
На всякий случай осмотрели ложбину с ручьем. По ней ручей продолжал падать двумя рукавами.
— А если спускаться между рукавов? Вариант?
— Вариант. Но, Виктор Николаевич настаивал на том, что веревки не использовались, а здесь без веревки не обойтись.
— Ладно, если не попадется ничего лучшего, то будем рассматривать как вариант.
Мы вернулись к кошу. Общим собранием решили опробовать тропу, уходившую вправо. Решено было разведку не высылать. Уж больно большое доверие внушала утоптанная тропа. И, всем хотелось вниз, в Сухуми.
Тропа достаточно быстро привела к долине реки, которая до сих пор была перекрыта снежным мостом. Быстро — это приблизительно 400 метров по вертикали. Неясные следы уходили на снежный мост, и сворачивали влево — вниз, к долине реки Чхалта.
Было очень жарко. И, поначалу, наше внимание привлекли какие-то непонятные облачка, которые быстро неслись над снегом на уровне колена. Этот фокус создавали совместно жаркий воздух субтропиков и ледяной холод снежного моста.
В поисках источника происхождения облачков мы посмотрели вверх долины.
Знаете, я много видел прекрасных мест. Но… Будь это место более доступно, оно давно уже гуляло бы в интернете в виде фотографий. Представьте: три реки тремя водопадами падают в одну точку с покрытых зеленью скал и, тут же, устремляются вниз, под снежный мост. Тучи ледяных брызг, поднимающиеся над местом падения воды, подхватываются горным бризом и несутся в виде тех самых облачков над поверхностью снега.
Судя по всему, снежный мост образовала снежная лавина. Мы двигались по мосту вдоль неясных следов до тех пор, пока не стали появляться снежные проталины.
Река, вырываясь из-под моста, падала в каньон. Вариантов спуска здесь не было. Теоретически — да, возможно. Практически… очень сомнительно.
Пришлось возвращаться назад.
Не помню почему, но мы проскочили начало тропы к кошу, и поднялись до широкой тропы, которая тянулась, насколько видел глаз, вдоль южного склона Домбайской стены. Здесь же был и теплый водопад, который мы обнаружили еще раньше, спускаясь к кошу. Здесь остановились отдохнуть и попить не ледяной воды. Я подсчитал: за неполную половину суток я выпил около двух ведер воды. И это был не рекорд.
Учитывая то, что скорый спуск в долину нам не грозил, девчонки расписали «банные часы» у водопада. Мужикам отвели раннее утро, а себе застолбили время с десяти утра до часу дня. Причем, тут же обсуждали вопрос, где выставлять дозорных, учитывая повадки Митрофана и наличие у него артиллерийского бинокля.
Ночевали недалеко от коша. С наступлением темноты пришел гнус.
История появления таежного гнуса на Кавказе такова. У кавказских белок случился мор и, для того, чтобы оживить местные леса, белок завезли из Сибири. Вместе с гнусом.
Поначалу он облюбовал южную часть Домбайской стены, а затем переместился и на северные поляны и альпийские луга. Сейчас он опустился уже и в долины.
Одновременно с гнусом появились и светлячки, сбивая с толку своим причудливым полетом. Несколько раз казалось, что кто-то с фонарем идет по лесу, или спускается с гор присвечивая себе фонарем.
Курево кончилось. Митрофан распечатал две пачки чая: одесской и рязанской фабрик, и определил, что в одесском чае махры и сухих листьев больше. А. потому, курево более достойное.
Митрофан лежал у входа в палатку, пускал клубы дыма из «козьей ножки» , и приговаривал: « Налево дохнул — улица, направо дохнул — переулочек.» Так он боролся с тучами гнуса.
Предложили закурить доценту, кандидату наук и декану факультета. Но, Виктор Николаевич категорически отказался. Правда, перед сном, он все-таки спросил какой чай забористее. В своей палатке он был единственным курильщиком. Митрофан бегом притащил початую пачку чая и разворот газеты, и вручил их со словами: «Виктор Николаевич, курите на здоровье!»
В коше мерцали какие-то огни. Желающих пойти выяснить природу явления не нашлось и, потому, декретно постановили, что это гнилушки. Но, Митрофан упорно настаивал на том, что это горят глаза убитого козла.
Определились так: рано утром три человека уходят разведывать спуск у «исчезнувшей» палатки. Я, с Митрофаном, для очистки совести, обследую широкую тропу, которая тянется вдоль склона.
Утром, перед уходом первой разведки, мне приснился вещий сон. Приснилось мне, что утром приехали в кош пастухи, и я начал их расспрашивать о назначении троп.
— Первая, по которой вы спускались… Мы там рубим дрова. Вторая, по снежному мосту…. По ней, рано весной, мы спускаем бревна в долину. Видели спиленные стволы, застрявшие в каньоне?
— А тропа вдоль склона?
— Э, слющь, по ней гоняем скотину, когда кончается трава. Туда — сюда, туда — сюда.
— Но где же спуск вниз?
— Там, где вы видели «пропавшую палатку», вдоль ручья.
«Миша, вставай! Дай веревку!» Это собралась выходить первая разведка. Я отдал веревку и решил еще подремать. И тут мне приснился второй сон, оказавшийся вещим.
Мне снилось, что к нашим палаткам спускается группа, которая шла с нами параллельным маршрутом. Мы шли Западный Аксаут, а они, сутками позже, Центральный Аксаут.
Они шли по травянистому склону, без тропы, по направлению к теплому водопаду. Судя по солнцу — это происходило часов в десять утра. И, что самое важное, мы у них разживались куревом.
Мы с Митрофаном вышли поздно, часов в восемь. Первая разведка уже вернулась и доложила, что путь по ручьям проблематичен. Не веря в положительный результат нашей вылазки, мы, с Митрофаном, тем не менее, вышли.
Добравшись до тропы, решили не идти к основной части Домбайской стены, на восток, ибо, судя по описаниям, там начинались сплошные «жАхи» ( ужасы, укр.). И мы пошли на запад.
Шли не торопясь, прогулочным шагом, обозревая окружающую природу. Вскоре попали в настоящий ягодник из кавказской черники. Полчаса с удовольствием жевали крупные ягоды, усугубляя и без того непростой пищеварительный процесс.
Далеко впереди, на «тропе в никуда», как мы ее назвали, показалось нечто похожее на обелиск. Подойдя ближе, обнаружили каменную глыбу размером 35х35 см и высотой под три метра, торчащую из кучи камней. Возможно, это был просто тур, или, возможно, могила.
Митрофан пристроился рядом с «памятником» справлять малую нужду, как вдруг, глыба начала резко падать. Причем, падение не было ничем не спровоцировано. И было направленно именно на Митрофана.
Бежали мы долго.
Тропа, как и было предсказано во сне, вела к очередному загону для скота, и тянулась дальше. Похоже, что она, далеко впереди, приводила к долине реки Южный Марух, впадавшей в Чхалту. Идти дальше смысла не было. И мы повернули назад.
Наше бесцельное блуждание по «тропе в никуда» было вознаграждено зрелищем у теплого водопада.
Зрелище было завораживающим. Мы не таились и не подглядывали. Мы просто тихо сидели на тропе и наблюдали, как наши девчонки купаются. Все их внимание было обращено вниз, на лагерь, с цель пресечь любые попытки мужиков припереться досрочно.
Митрофан смотрел и тихо сокрушался, что не захватил бинокль, хотя расстояние было всего шагов десять. Иногда он бормотал сакраментальную в наших кругах фразу: «Да дайте хоть какие-нибудь очки!», о происхождении которой, я как-нибудь расскажу.
Сам Митрофан и нарушил идиллию… «Хрипунец» — утренний кашель курильщика…
Визг, крики… Нам пришлось отвернуться. Потом мы сидели все вместе и смеялись над происшедшим. Митрофан даже предложил девчонкам раздеться снова и подняться повыше. Вдруг, местные абреки их узреют, и мигом примчатся.
И все будут спасены.
Сторговались.
Но только в купальниках.
Не прошло и получаса, как тирольский возглас (извините, буквами воспроизвести не смогу), отвлек нас от разговора.
И…
По травянистому склону, с востока, как воплощение утреннего сна, двигалась группа. Еще полчаса, и они уже пили воду из теплого водопада вместе с нами. А Митрофан «раскулачивал» их на сигареты. Жуткое счастье — две пачки болгарского «Феникса», сигарет, с запахом сушеных абрикос (если кто помнит).
Да-да, это была группа, шедшая параллельным маршрутом.
В лагере было радостное продолжение встречи. Но…. Из вновь прибывших, никто не знал пути спуска. Они с ужасом смотрели на протоптанные нами тропы и не могли ничего понять. Тропы вели куда угодно, кроме спуска в долину. Виктор Николаевич, снова, только пожимал плечами и не мог ничего объяснить.
Пришлось вести руководителя группы к «артефакту» с исчезнувшей палаткой. Пока все совещались, Митрофан, стрельнув у соседней группы настоящей туалетной бумаги, пошел «размышлять». Размышления не получилось.
Для того, чтобы найти спуск утренней разведке необходимо было отойти от ложбины с ручьями на 20 метров. Но… утро, все сонные, поручили разведать ложбину с ручьями… — получите и распишитесь.
Тропа…. Ясная и четкая тропа…Тропа, как во сне…Тропа, которая начиналась на стволе поваленной пихты.
Тропа, на которой не нужны веревки.
Позже, спустившись вниз, мы назвали ее тропой Валико. Некий, безвестный Валико прокладывал ее, судя по надписям на деревьях, …18 лет.
Все утренние сны сбылись.
автор Mist