ЦВЕТОК
Обычай принуждает нас ко многим глупостям; самая большая — это стать его рабом.
Наполеон Бонапарт
В мозгу у Сулеймана Хафиза, коммодора спасательной капсулы «Пастер» настойчиво стучал молоточек чьей-то звонкой печали. Это чувство удивляло его чрезвычайно. Нет, то что он мог ощутить печать другого человека было совсем не удивительно, ведь Сулейман, или Сулл, как называл его экипаж «Пастера» был эмпатом, — он мог принимать и передавать чужие эмоции от человека к человеку. Но проблема была в том, что существовали пространственные ограничения. На борту капсулы было только три человека: сам Сулл, ядерщик Локки Рами из радиоактивных миров Веги и ассимтотистка Апуати Хевисайд с колонии колец Сатурна. Капсула летела в порт своего назначения — на Землю. Коммодор точно знал, что испытываемые им эмоции ему не принадлежали, слава Богу, ему было пятьдесят земных лет, и он умел отличать свои чувства от чужих. Аппуати находилась в трансе и, соответственно, излучать ничего не могла. Локки из реакторного отсека шпарил любопытством и непринужденным весельем, ему нравилась его работа. Кому же принадлежала печаль? Эмоции земного начальства, с которым коммодор связывался периодически по терминалу, идентификации не поддавались.
А молоточек настойчиво ударял по самым чувствительным точкам… Что-то наподобие лебединой песни, напоминание о невосполнимой утрате того, без чего сама жизнь потеряла смысл. И в то же время это были эмоции очень сильного человека, справлявшегося со своими проблемами, самостоятельного, в них и мысли не было о суициде. И этого человека было безумно жалко… А вот коммодор не мог определить, где находится этот человек и что он из себя представляет… Вероятно, это было как-то связано с новым заданием, которое ждало их на Земле…
Рев дюз подсказал коммодору, что прыжок через сингулярность был успешно завершен, и теперь они летят к Земле на тяге… Локки шуровал с реактором, Апуати выходила из транса. Место назначения — Земля.
Экипаж спасательной капсулы «Пастер» сидел в приемной очень большого начальства. Настолько большого, что дух захватывало. Кабинет был выполнен в стиле крайнего аскетизма, — на Земле сейчас стало модным придерживаться позиций минимализма во всем, но на всех предметах словно стояло клеймо «безумно дорого». Да, Земля, с ее урабанизационных позиций презирала излишества, но вместе с тем, безусловно, лишалась чего-то тонкого, непостижимого. Красоты момента, эфемерности что ли. На Земле любили практичные долговечные и дорогие в изготовлении вещи. Земное искусство стало чисто классическим — абстракция ведь тоже, вроде как проявление роскошеств и излишеств. Земля уже пережила свой очередной ренессанс, докатившись тысячу лет назад до кризиса знаний — когда во всякой сфере специфических знаний было так много, и они так быстро пополнялись, что период обучения человека какой-либо профессии отнимал две трети его жизни. А через пару лет профессиональной деятельности человек становился не нужен, ибо его знания устаревали, не поспевая за техническим процессом. Вот тогда-то к власти и пришли статистики, говоря о том, что Земля не в силах кормить столько иждивенцев, сколько производит. И была воплощена в жизнь программа тотального овладевания профессией с точки зрения статистики. Новорожденных раз и навсегда лишили права выбора на самоопределение. Земля поставила педагогику во главу угла. Профессиональные навыки впитывались с молоком матери, равно как и способность к обучению в области своей специализации. Безжалостно вытравливались инстинкты. Человек с врожденной клаустрофобией не мог заниматься прокладкой туннелей, но если статистики предсказывали, что через двадцать лет будет нужда в таком специалисте, клаустрофобию сводили на нет психологическими методами замещения еще в то время, когда младенец только учился лепетать… Эта методика могла бы помочь и Сатурну с его ассимтотистками, но Сатурн и Земля всегда находились в положении вооруженного нейтралитета, — в свое время колониям Сатурна дорого стоила независимость от Земли. И они находились в одной солнечной системе… Сатурн презирал Землю, Земля платила ему той же монетой. Но они нуждались друг в друге, поэтому было подобие каких-то дипломатических отношений. Все земные дипломаты тоже были стерильными эмпатами, что безумно злило Сатурн, который холодной логикой расчетов сражался с горячими земными чувствами. Нет, у жителей колоний Сатурна тоже были чувства, но грубые, утрированные, без тонкости и изящества. Они очень легко поддавались корректировке, поэтому Сатурн вообще предпочитал бы не иметь с Землей дела. Однако Земля, Венера и Марс были ближайшими источниками тяжелых элементов, а сырьевой базы Земли вообще не было равных во всей системе. Приходилось торговать. Земные торговцы были слабыми эмпатами с усиленным логическим контуром и техникой психического давления. Конечно, Сатурну не нравилось и тут оставаться в дураках, но что делать, у Земли, как прародины человечества просто было больше времени на развитие… С появлением ассимтотисток и теории скачка через сингулярность с Сатурном снова стали считаться. Капсулы типа «Пастер» изготавливали только на Земле. Ассимтотистки же были только в колониях колец Сатурна…
Поэтому коммодор Хафиз был не очень удивлен, когда в кабинет начальства вошел сатурнянин. Он был высок, строен и хрупок, как человек, на которого обычно действует меньшая, чем на Земле сила тяжести. Сатурн — тяжелая планета, но колонии не находились непосредственно на нем. Сатурнянин холодно удостоил взглядом соотечественницу и уселся в центральное кресло за начальственным столом, напоминающее какой-то спартанский образец трона. Потом вошли еще двое: дипломат и торговец. Оба улыбающиеся и очень красивые внешне. Дипломат был статным мужчиной лет сорока, а торговец — совсем юной женщиной, живой и быстроглазой, Коммодор знал, что эта юность была обманчива, ибо торговцы всячески обыгрывали свою наивность, на самом деле не юными не наивными они не были. Сулл смеха ради покопался в эмоциях женщины, — эмпатка она была так себе, нет, конечно, почувствовала, но сделала хорошую мину при плохой игре, — улыбнулась всем еще шире. Да… сорок биологических, шестьдесят четыре психологических года, а выглядит те больше чем на двадцать пять. Прожженная стерва… Дипломат взглянул на Сулла с укоризной, вот тут заслон был мощный, и послал ему в голову целый чан разнокалиберных эмоций, мол, не отвлекайся! Всем ясно, что торговка нужна для отвлечения сатурнянина. Да что ж такое случилось-то в конце концов? Как тут затронуты интересы и Земли и Сатурна одновременно? Суллу стало жалко Локки, Апуати и сатурнянина, они и не подозревали, в каком тайфуне эмоций находились они сейчас…
-Ну, — холодно процедил сатурнянин, — Я, со своей стороны представляю Сатурн, и надеюсь, что вы уладите эту небольшую проблему. Хевисайд! Сатурн верит в ваши силы.
Локки и Сулл переглянулись. Сатурнянин вообще их игнорировал, обращаясь только к Апуати. Та сидела, опустив ресницы и скрестив тонкие пальцы на коленях. Она тоже не понимала что к чему.
— Проблема есть, — хорошо поставленным голосом с проникновенными модуляциями начал дипломат, одновременно удерживая взглядом всех присутствующих ( и как ему это удавалось, кабинет был велик!), — И она — глобальна. Впрочем, если не справитесь вы, то и никто не справится.
— Вы отправляетесь, — чарующим грудным голосом вступила женщина, — На Олимп. К богам.
Локки не удержался от того, чтобы шумно выдохнуть. Олимп был планетой, напоминавшей нечто среднее между Землей и мирами Веги. И достаточно старой, чтоб иметь культуру, не уступающую земной.
Первая волна колонизации Земли, конечно, рассчитывала заселить ближайшие миры, а именно, несколько планет Проксимы Центавра. Но слабое излучение красного карлика свело на нет эту мечту. Люди не приспособились видеть в инфракрасном диапазоне, тому были причиной какие-то глубокие психологические формы отторжения темных миров. Поэтому после многих долгих и бесплодных попыток была колонизирована, наконец, вторая Альфы Центавра, которую назвали Олимп. Олимп был прекрасен. Гравитация на две десятых g меньше, чем на Земле , давала ощущение легкости, но вместе с тем не ослабляла мышцы. Кислорода в составе атмосферы было меньше, чем на Земле тоже на две десятых, — растения-эйдетики не были вытеснены привезенными с Земли растениями, а составили им достойную конкуренцию. Альфа была как и Солнце, желтой звездой, свету хватало, а озонового слоя практически не было… Когда появилось второе поколение колонистов — было обнаружено, что человек — дитя радиации. Радиационный фон от Альфы был тоже на две десятых больше, чем на Земле, — на самом пороге человеческой чувствительности. И природа и человек очень хорошо и быстро приспосабливались к новому миру. Средняя продолжительность жизни третьего поколения составляла уже сто двадцать лет. За сто лет растения ассимилировали и превратили планету в цветущий сад. Под действием радиации листья, цветы и плоды становились крупнее, и не было места красивее во всей вселенной. У людей выживали тоже наиболее сильные и красивые особи. Олимп изобиловал всем. Ох, нет, не всем, в нем стало катастрофически не хватать места… Раса богоподобных не могла позволить себе бесконтрольно размножаться. Но люди не были бы людьми, если бы не справились и с этим. Было создано что-то вроде культа поклонения силам природы, где только они, эти силы вправе назначать время и место заполнения очередной экологической ниши. Почти бессмертные олимпийцы верили в силы Олимпа. Поклонялись ему. Одушевляли. Правление Олимпом вершилось великим Оракулом. Должность была выборная, но, в силу того, что продолжительность жизни на Олимпе сейчас составляла в среднем четыреста лет, эту должность давно уже занимал один и тот же человек. Олимп был абсолютной монархией, но фактически власть в нем принадлежала не Оракулу, а любви… Олимп и был сама любовь, он любил своих детей, они платили ему тем же, возделывая его почвы и ухаживая за растениями… Растения приносили плоды, Олимп мог себе позволить роскошествовать за счет их экспорта, но нет, олимпийцы во всем отмеряли меру. Из любви к Олимпу они не брали больше, чем он мог дать, но отдавали ему всех себя… Плоды, цветы, листья — всему своя мера, говорили бессмертные. Культ Олимпа был очень сложен, и исполнение ритуалов было очень строгим. Олимп, если так можно было выразиться, весь погряз в цветах и ритуалах. Ритуалами люди часто занимались просто в силу необходимости. Из-за того, что количество населения было ограничено, люди часто подменяли плотскую любовь ритуалами ее замещения. Платону бы понравилось на Олимпе. Помыслы были чисты, а любовь бескорыстна. Пары выбирались раз и на всю жизнь. Олимпийцы, подобно волкам или лебедям были все до одного однолюбами. Если избранник не отвечал взаимностью, их уделом было безбрачие. Такое положение устраивало и олимпийцев и Олимп. Но не устраивало Сатурн. Олимп был богатейшей и совершенно не разработанной сырьевой базой. У него было два спутника с месторождением тяжелых металлов, великолепно восполняющих слабые запросы Олимпа. Олимп был практически автономен. Сатурн хотел освободиться от экономического диктата Земли. Он хотел торговать с ближайшим богатым соседом, которым был Олимп. Олимп пока такие предложения игнорировал.
— В этом сезоне, — продолжала, между тем, торговка, — На Олимпе почему-то не распустились цветы фиордики. Непонятно, почему они придают этому такое значение, но за последние четыреста лет это была первая просьба о помощи, которую мы услышали с Олимпа. Боги горды.
Теперь и Сулл понял, зачем их сюда призвали. Сатурн стремился заполучить Олимп в свои сети, но и Земля тоже. Тяжелых металлов и сырьевой базы Земле пока хватало, а вот плоды олимпийского фермерства, это тот лакомый кусок, на который точили зубы торговцы. И конечно, обвести вокруг пальца неискушенных олимпийцев, Земле было просто запросто. А главное, стукнуть по жадным, протянутым к Олимпу, ручонкам Сатурн. Сатурн надо было во что бы то не стало удержать на экономической привязи около Земли, именно поэтому, для Земли не столько важно было то, что сумеют ли они помочь Олимпу, а то, чтобы Сатурн не сделал это первым!
— Что представляет из себя эта… — сатурнянин сверился с распечаткой, — фиордика?
— Как ни странно, обычные земные незабудки, — улыбнулся дипломат, — Но взращенные в условиях Олимпийского радиационного фона. Представляете себе цветочки в ладонь? — дипломат широко раскрыл собственную ладонь и продемонстрировал присутствующим.
Торговка не сдержала улыбки. Цветы на Сатурне считались не функциональными и не разводились. Кислород производили оранжереи гибридных вьющихся тополей. Это все, что Сатурн знал о флористике…
— Что ж, — продолжил дипломат, — Вам надлежит всего лишь взять земные семена незабудок и доставить их на Олимп, — он располагающе профессионально улыбнулся, — У них там культ цветов, вот и подарим им цветы!
— Подарим? — торговка изумленно приподняла брови, уже, видимо мысленно прикидывая ущерб от этой экспедиции.
— Сатурн заплатит за перевоз! — вскинул подбородок сатурнянин, — И за цветы. Я даю обязательство спонсировать капсулу «Пастер». Хевисайд — гражданка Сатурна. Земля не понесет расходов.
— Да ладно вам! — дипломат улыбнулся еще шире, — Дарить цветы — это привилегия. Земля её никому не уступит. А уж тем более возлагать цветы богам… Да вы кощунствуете, коллега, предлагая деньги!
Сулл не верил в бескорыстие Земного правительства ни на грош. Совершенно очевидно, что они просто рассчитывают на благодарность Олимпа. И, судя по тому, что он слышал об Олимпе, благодарность будет не малой… И они, экипаж спасательной капсулы «Пастер» были игрушкой в руках сильных мира сего…
В полете Локки искренне веселился. Вот странно, радиация голубого солнца сделала его соотечественников наиболее коротко живущими, а радиация желтого светила сделала олимпийцев бессмертными. И те и другие были вечно юны и полны сил. Но если первые выживали за счет воспроизводства, то для вторых это было невозможно. Веганцы схватывали на лету, Олимп породил расу вдумчивых философов, обучающихся всю жизнь и смакующих новые знания, подобно изысканному букету вина…
Олимп встречал цветами. В буквальном смысле. Апуати даже сделала то, что никогда раньше не делала — вернулась в капсулу чтобы переодеться. Теперь она предстала перед друзьями в чем-то легкомысленном и воздушном, словно фея из сказки. Олимпийцы толпой выбежали на встречу. Сулл, хмурясь, пытался справиться с избытком положительных эмоций, но этот народ так искренне радовался прибывшим. Они тут же были вовлечены в сложнейший ритуал встречи с глубинным философским смыслом и проникновенной молитвой Олимпу. Глаза Локки горели фанатичным огнем, Апуати заметно смущалась… Раса олимпийцев действительно была богоподобна. Высокие, на голову выше Сулла, все они как на подбор были точно изваяны Праксителем, только еще прекраснее, ибо они были живыми.
Ритуалы были зрелищные, но очень утомительные. Апуати шаталась от усталости. Венок из огромных орхидей был слишком
варварски великолепен для ее хрупкой фигурки. Глаза, большие и прозрачные, как родниковая вода, совершенно потерялись за интенсивно оранжевым кричащим цветком. Венки браслетами змеились и по рукам и тяжело перегружали тонкую талию отличницы-навигатора. Вся эта красота была как-то чересчур. Локки, сначала было выведенный из строя обилием красивых цветов и женщин, наконец-то пришел в себя и потребовал чтобы все немедленно приняли антидот. Локки излучал. Веганец был опасен для других людей, и дружба с ним грозила мучительной смертью, если не принимать во время антидот. Ну, олимпийцы-то привыкли с завышенному радиационному фону, но Локки и для них был чересчур горяч.
Тут же на месте был воссоздан сложнейший ритуал принятия антидота с поклонением, танцами и плясками… Сулла это начало уже несколько утомлять. А Локки веселился, как ребёнок. Ему, живому и непосредственному, нравилось быть в центре внимания, он сам, подобно высшему существу, прошелся по рядам олимпийцев с ампулами, делая ритуальные уколы, при этом на ходу сочиняя молитвы Олимпу и матушке-природе. Он, можно сказать, покорил Олимп.
— Локки, — из последних сил прохрипел коммодор, — Отрывайся сам хоть на всю катушку, но мы с Ати сейчас упадем от усталости. Или придумай как сделать, чтобы нас оставили в покое или я, как приедем на Землю, тебя увольняю…
— Командир, — улыбнулся Локки, — Твое слово — закон!
— Возлюбленные мои олимпийцы! — провозгласил он, — Великий коммодор и великолепнейшая ассимтотистка должны покинуть нас. Дабы… — он сделал паузу…
— Дабы…- шепотом вторила аудитория
— Дабы приобщиться к великим таинствам постижения Олимпа посредством процесса медитирования и сублимации высшего суперэго в мультиплетном разложении по полиному Ньюмена в инвариантной составляющей бытия под квазитождеством сознательного и подсознательного….
Последних сил Апуати хватило на то, чтобы вытаращить глаза. Сулл свои устало закатил. Даже если и Локки не понял, что сказал, все равно получилось эффектно.
Толпа олимпийцев расступилась. Сулл и Ати отправились в отведенные им для отдыха апартаменты. Локки остался развлекать народ.
Локки в посадке рассады фиордики выбрал в помощь себе двух прекраснейших олимпиек — Ронику и Уранику. Фоника была не просто прекрасна, её красота ослепляла. Глядя на Уранику, можно было только поражаться удивительному чувству меры у матушки-природы, сколь гармонично она была сложена. Высокая, широкоскулая, с открытым взглядом огромных незабудковых глаз. И непостижимая грация движений расы, выращивающей себя на лоне природы.
— Это и есть фиордика? — недоуменно спросила она, перебирая тонкими пальцами семена.
— Нет, Ураника, — ответствовал Локки, включая автоматику, разрыхляющую почву для посева на опытном участке, — это всего лишь незабудки..
— Но нам нужна фиордика! — с тревогой в голосе вступила в разговор Роника, — И только фиордика!
— Так и будет, красавицы, — улыбнулся Локки, — Через пару лет и поколений незабудка адаптируется к радиации и станет фиордикой. Как специалист говорю.
Он не был эмпатом, но испытал очень сложное чувство, увидев то, как переменились в лицах олимпийки.
— Но… мы… — пролепетала Роника, — Мы не можем ждать!
— Вы не можете ждать? — с иронией короткоживущего усмехнулся Локки, — Девочки мои, у вас впереди века… Что для вас какая-то пара лет?!
— Олимп с нами, — опустив глаза, тихо-тихо произнесла Ураника, — Спасибо за то, что вы для нас делаете.
— Как ты можешь?! — с болью в голосе воскликнула Роника, — Олимп отвернулся от нас! — и, резко развернувшись на каблуках, убежала вглубь дикорастущего леса, который обрамлял опытный образец пашни.
— Нельзя грешить, — пролепетала Ураника, — Помолимся Олимпу, чтобы он простил её. А фиордика будет благословением Олимпа… Пусть через два года. Пусть для других..
Локки ничего не понимал. Они вдвоем молча окончили посев.
Потом Ураника провожала Локки к той большой деревянной избе, где были апартаменты для экипажа спасательной капсулы «Пастер»
— А ты… — вдруг первой прервала она молчание, — Другой…
— Конечно, — пожал плечами Локки, — Я ж с Веги. Ты с Олимпа. Ты, наверное, и не видела не олимпийцев…
— Видела, — покачала головой Ураника, — Год назад, когда цвела фиордика. Они не такие как ты, но такие же, как твои друзья…
— Ты видела землян? — удивился Локки, — И ассимтотистку? Странно. Капсул, подобной нашей не так уж и много…
— Нет, — помотала головой Ураника, — Не видела девушку. Только мужчины. Сначала с Сатурна. Потом с Земли…
Локки прокрутил в голове. Вполне возможно, что Земля или Сатурн посылала межзвездный траулер для установления торговых отношений… Но почему не те ни другие об этом не упоминали… На Земле эмпаты. У Сатурна совершенная система коммуникаций. Это надо было срочно обсудить с коммодором.
Тот, словно услышав призыв Локки, уже стоял на пороге и ждал, когда Ураника уйдёт. Но та не уходила. Она стояла, во все глаза рассматривая мужчин «Пастера». Сулл мягко послал ей в мозг нотку обезразличивания. Не помогло, уж больно привлекателен был Локки. И тогда, из чистого озорства, ЛоккиОбхватил Уранику за талию и, подпрыгнув, звонко чмокнул её в щеку. Эффект был потрясающ! Ураника, прижав ладонь к щеке, вдруг разразилась рыданиями, вырвалась и убежала.
— Что-то я оплошал, — засмущался Локки, — Командир, ну честное слово, девушки ни разу еще не убегали. Никому не рассказывай.
— В чем проблема? — перешел к делу Сулл.
— Тут год назад был Сатурн. А сразу за ним — земное представительство. И как раз в то время, когда цвела фиордика… Они почему-то придают очень большое значение этой траве. Может, местный какой наркотик для мистерий Олимпу?
— Да ты что? — Сулл усмехнулся, — Обыкновенная незабудка! Ничего с ней не сделаешь. Я думаю, тут дело в их религиозных обрядах…
— Думаешь, Сатурн?
— Или Земля. Кто-то догадался, какое значение имеет фиордика в их обрядах и обработал цветочки. Переопыления не произошло, или там какой дефектный ген ввели, у Сатурна в этом деле мастера есть. А земляне, скорее всего, поняли, что для них эта фиордика и тоже что-то нахимичили.
— Чтобы Олимп снял эмбарго и позволил разместить базы Земли или Сатурна?
— Читаешь мысли. Религиозное правление дипломатией не пробить. Не мытьем так катаньем. А теперь Олимп будет так обязан, что обязан…
— Мне нужно поговорить с Ураникой!
— По-моему, — ухмыльнулся Сулл, — Она дала тебе ясно понять, что разговаривать с тобой не желает!
Не слушая старшего по званию, Локки ворвался в бревенчатый дом и включил терминал.
— Не хочет она с тобой разговаривать..
— Захочет! — огрызнулся Локки.
Население Олимпа было не таким уж и большим. Локки нашел координаты жилища Ураники в базах данных где-то через пятнадцать минут. Это было недалеко. Локки схватил флаер и отбыл. Еще через пятнадцать минут он барабанил в окно жилища Ураники. Окно не открывалось, но Локки чувствовал, что она стояла за окном.
— Выходи! — рявкнул ядерщик, — Вопрос есть!
Ответом было молчание…
— Ты, как обычно, все неправильно поняла! Я хочу помочь!
Ответом было молчание. Локки, не раздумывая, выбил окно и влез в комнату.
Ураника стояла, вжавшись в угол и широко раскрыв свои незабудковые очи. Она была на голову выше Локки и заметно шире в костях, так что боятся ей Локки было особо нечего. Жизнь на лоне природы воспитывает еще и силу.
— Что для вас фиордика?!! — заорал Локки.
— Судьба… — еле слышно прошептала Ураника, — Фиордика — это судьба… Нет фиордики — нет выбора — нет судьбы…
— То есть? — Локки сбавил обороты. — Какие-то голубенькие цветочки? Почему?!!
Ураника пожала плечами.
— Такова воля Олимпа. Только фиордика. Любить, не забывая. Навсегда. Пока живёшь
— Кого любить? — Локки с каждым словом снижал тон, а Ураника, наоборот, повышала, приходя в молитвенный экстаз.
— Единственного. Того, кого выберешь. И тот, кто выберет тебя. Свою судьбу. Если выбор совпадает — судьба нашла тебя. Нет, нет и фиордики. Смотри, как судьба находит других. Радуйся за других. Не за себя. Для тебя нет фиордики. Слава Олимпу, он мудр. Он не позволяет делать выбор дважды. Время выбора — время фиордики. Весна Олимпа. Весна любви. Возлюбленный кладет тебе на колени букет фиордики. Принимаешь — судьба нашла тебя. Встаешь, вы оба обманулись. Олимп мудр. Он не позволяет обманываться дважды.
— Ты… — голос Локки снизился до шепота, — Уже кого-нибудь любишь?
— Любишь — не любишь, — горько улыбнулась Ураника, — Какое это имеет значение? Моя весна без фиордики. Мой возлюбленный не принесет букет на мои колени. Мы оба обманулись. Слава Олимпу. Нас не должно быть много.. Роника грешна, но Олимп простит. Он мудр.
— А через пару лет? Ну, если ты по-настоящему любишь, что для тебя пара лет?
— Ты не понимаешь… Я уже сделала выбор. В этом году. Нельзя менять. Мой возлюбленный не придет через два года. Мы будем любить друг друга на расстоянии.
— Что ж это за возлюбленный?! — возмутился Локки, — А ну идём к нему сейчас! Я ему объясню, что нельзя упускать такую потрясающую девушку из-за глупого предрассудка! Кто-нибудь знает, что вы уже договорились?
— Мы оба знаем, — снова улыбнулась Ураника, — Этого достаточно. Ни один из нас не пойдет против воли Олимпа.
— Нет уж, мы пойдем, — Локки схватил Уранику за локоть и потащил к выходу, — Пойдем, объясним твоему дуболому, что ты будешь ждать его два года!!!
— А может, я не хочу ждать?!! — вдруг крикнула Ураника, прижимая ладонь к щеке, куда ее чмокнул Локки у своей хижины, — Может, я — великая грешница, может, это за меня надо молиться Олимпу, а не за Ронику!!!
Локки отпустил Уранику и отошел к выбитому проему окна.
— Прости, — только и сказал он, — Я не знал, что для вас это так важно… Это … была просто благодарность, ой, да не воспринимай ты, никакая ты не грешница. Никто об этом не узнает! Я ж не олимпиец. Я помру через пять лет. Кстати, — Локки залез в карман и достал от туда ампулу с антидотом, — Я вот слишком близко к тебе. Опасно. Радиация. Прими это утром обязательно!
Он отнял от щеки Ураники ее руку и вложил ампулу в ладонь. Потом сам сомкнул ей пальцы. И выпрыгнул в разбитый проем окна.
Вдруг, у самого порога, он увидел что-то голубенькое. Нагнувшись, он узнал цветочек незабудки. Обыкновенной земной незабудки.
-Ураника! — позвал он.
Неожиданно дверь хижины распахнулась. На пороге стояла она.
— Вот, — сказал Локки, протягивая Уранике сорванный цветок, — Не знаю почему. Может, почвы такие. Быстро тут у вас, на Олимпе…
Ураника стояла, глядя огромными незабудковыми глазами в черные глаза Локки. Невольно, не глядя на цветок, она приняла его той же рукой, что и держала ампулу с антидотом.
Ампула не разбилась, почвы Олимпа были мягки и плодородны… Локки нагнулся, поднял ампулу и снова вложил, но теперь уже в левую руку Ураники. Он улыбнулся и, пожав плечами, развернувшись, отправился к флаеру, припаркованному на поляне.
— Постой, — тихо позвала его Ураника, — Ты и есть весна, да?
Локки повернул к ней голову, глядя из-за плеча. Ураника стояла, а на ее лице был написан совершенно детский восторг…
— Она ступала по Олимпу, — декламировала девушка, опустив веки. Ресницы трепетали в такт произносимым словам, — И несла людям радость. И в каждом ее следу распускались цветы…
И тут Локки заметил, что от фаера по поляне действительно идет цепочка следов, его следов к хижине Ураники, в каждом из которых голубело по слабому кустику незабудок. Очевидно, семена прилипли к подошвам во время посева. Благодатные почвы олимпа плюс собственная радиация Локки ускорили рост цветов, другого объяснения он не видел, разве что, действительно, сама судьба пришла к дому юной олимпийки…
— Я думала, что весна — это женщина, — прошептала Ураника, — Весна сделала выбор. Я принимаю выбор.
— Погоди, девочка, — Локки резко развернулся, — Это — не фиордика. А я — не олимпиец. Я не останусь на Олимпе. Не смогу. Ты мне очень нравишься, но у тебя впереди три-четыре сотни лет, а у меня считанные годы. Не драматизируй. Никто не знает. Иди к своему возлюбленному.
— Мой возлюбленный? — Ураника рассмеялась, — Ты ведь прав, что это за возлюбленный?! Он положит мне букет на колени… Я встану. Букет упадет на землю. А ты глядел в мои глаза!!! Ты — моя судьба. Ты — весна.
— Я не могу… — пробормотал Локки, но ноги уже сами несли его к хижине…
Наутро экипаж спасательной капсулы «Пастер» стоял перед незабудковым полем.
— Давай еще немного потопчись, — говорил Сулл, — Не все поле охвачено! А ничего мы справились с заданием, а? И посеяли и вырастили…
— Но фиордика будет только через два года, — они не услышали, как сзади подошла Роника, — Вот, — она протянула Локки небольшой сверток, — Это вам. Мы любим встречать, но не любим прощаться, — вздохнула она и снова удалилась под сень деревьев.
Действительно. Отлет «Пастера» произошел в полном одиночестве. Только снопы роскошных букетов и корзины плодов напоминали о дружелюбии олимпийцев.
— Как ты думаешь, — спросил Локки у коммодора, когда «Пастер» стартовал к Земле, — Выгорит у Земли с Сатурном это дело? Не хочется, чтобы твоя родина или родина Ати наложили лапу на этот прекрасный мир…
— Я думаю, не выгорит, — сказал Сулл, — Ты же видел, их религия просто не вписывает разработку недр. Олимп не допустит. Вымрут, а не согласятся. Но пока Земля борется с Сатурном за право обладания Олимпом, Олимпу ничего не грозит. А что тебе дала та девушка?
Локки развернул сверток. Та лежал съежившийся, изъязвленный радиацией цветок незабудки и невскрытая ампула с антидотом.
— Командир! — выдохнул ядерщик, — Надо срочно вернуться!
Сулейману Хафизу, эмпату, землянину и коммодору спасательной капсулы «Пастер» ничего не составило прочитать эмоции своего подчиненного.
— Не имеет смысла, — тихо произнес он, — Они делают выбор один раз. Такова воля Олимпа…
автор Шахразада